4/2002 (20): Тайный праздник Рождества 1942 года

История, о которой пойдет речь, началась неожиданно и необъяснимо в начале зимы 1941 года и так же вдруг и без объяснений кончилась к середине 1943 года.

А началось все с того, что Ольга Федоровна Собянина, потомственная учительница (в третьем поколении), в 1936 году, похоронив мужа, решила переехать из Нижнего Тагила к родне в Верхотурье. Там она получила в гороно направление на работу в школу поселка Прокопьевская Солда (Прокоп-Солда) в качестве завуча-учителя русского языка и вскоре с дочерью Олей (Леля) и сыном Сашей (Шурик) приехала в поселок, который находился в двадцати пяти километрах от Верхотурья. Директором школы был мужчина-историк, с началом Великой Отечественной войны он добровольцем ушел на фронт и в первые же месяцы войны погиб. Исполнение обязанностей директора школы возложили на Ольгу Федоровну.

Осенью 1941 года в поселке среди других беженцев появляются две женщины: Валентина Александровна, которая была эвакуирована с Украины (будучи по образованию историком, была принята на работу в школу) и Янина Казимировна – полька, одеждой, внешним видом и поведением резко отличавшаяся от других эвакуированных. Сверху, правда, она была экипирована как все беженцы: пальто с чужого плеча и простеганные самодельные матерчатые бурки. Но под верхней одеждой на ней было нарядное шелковое платье, а в руках она несла роскошные туфли на длинном каблуке, какие жители Прокоп-Солды видывали только в кино.

Незадолго перед этим в поселке побывал некто пан Казимир, про которого говорили, что он является представителем польского правительства в изгнании (в Англии).Фамилию его вслух никто не произносил, и доводился ли он отцом Янине Казимировне, как утверждали некоторые, доподлинно известно не было. Его посещение Прокоп-Салды позднее связали с появлением в поселке пятидесяти польских ребятишек в возрасте от восьми до десяти лет совершенно не говоривших по-русски. Дети были грязны, оборваны и сильно истощены. Людская молва утверждала, что они были детьми польских офицеров, интернированных в Советском Союзе после 1939 года (между прочим, уже тогда кое-кто знал, что часть этих офицеров была расстреляна). Матери этих детей были сосланы органами НКВД на лесозаготовки.

Группу ребятишек сопровождала шестнадцатилетняя Зося, деревенская девочка с ярко-голубыми глазами и светло-желтыми волосами, и Подгурская Паулина Францевна, молодая женщина двадцати двух-двадцати трех лет, по поводу которой Лелька, по обмолвкам своей матери сделала заключение, что была она дочерью кого-то из членов правительства предвоенной Польши.

Вот эту ораву и взвалила на свои плечи Ольга Федоровна, невысокая хрупкая женщина, имевшая двух своих маленьких детей – Лельку и Шурку. Сегодня, наверное, никто уже не узнает (а Ольга Федоровна, которая знала все, но по вполне понятным причинам молчала, умерла в 1992 году), каким образом польские дети попали на север Свердловской области; кто, когда и откуда их тогда привез. И статус у этой группы был какой-то странный: складывалось впечатление, что власти хотели умолчать даже сам факт существования этих детей – первое время у них не было даже продуктовых карточек, лишь позднее Ольга Федоровна “выбила” их у начальства.

А первые дни жизни маленьких поляков в Прокоп-Салде были тяжелыми и голодными. Ольга Федоровна распорядилась очистить помещение старого клуба, сколотить там топчаны, чтоб можно было разместить детей на ночлег. Необходимо было их помыть и избавить от паразитов. Но не было мыла, и сделать это было очень сложно. Пришлось полякам привыкать к “мылу бедняков” – щелоку, который вываривался из печной золы. Одежда и белье от стирки в щелоке серели и расползались, но от вшей и болезней дети были все же избавлены.

Самым трудным, однако, было накормить детей – ведь официально они как бы не существовали, на продуктовые карточки прав не имели. И Ольге Федоровне стоило огромных трудов добывать для детдома капусту, турнепс, картошку и калегу (кормовая культура вроде большой репы). Все это было, как правило, мороженое и, зачастую, предназначалось для скота, но Ольга Федоровна и Паулина Францевна были рады и этому, научившись из мороженных овощей готовить что-то съедобное.

Где Ольга Федоровна, интеллигентная и хрупкая женщина из “бывших”, находила слова, убеждавшие даже пьяного и наглого председателя колхоза, требуя у него продукты для своих подопечных, неизвестно. Но ей ингогда удавалось “выбить” то ведро молока или обрата, то мешок плохонькой муки.

Позднее ей удалось получить на польских детей карточки, да не простые, а “городские”. Сама Ольга Федоровна на себя и своих детей получала так называемые карточки “СИ”, то есть “сельская интеллигенция”. Они давали право на получение пайка в два раза меньшего, чем в городе (дети по этой карточке получали пятьдесят граммов хлеба на день), но при этом сельским учителям не разрешалось держать ни скотины, ни огорода.

Карточки в сельском магазине “отоваривала” Зося. А вот Паулина Францевна на свой страх и риск разрешила полякам молиться и повесить в клубе католический крест и польский герб. На какое-то время это обошлось без последствий, но потом кто-то донес и за Ольгой Федоровной в один прекрасный день пришли люди из “органов”.

Впоследствии Леля узнала, что мать за время разбирательств добралась до Свердловского обкома ВКП(б) и сумела доказать секретарю обкома Недосекину свою правоту – полякам было разрешено оставить в клубе и крест, и герб.

Летом какая-то благотворительная организация прислала полякам большой мешок белой муки. Мешок был весь исписан английскими словами, и хватило его надолго: у детей был и хлеб, и лапша, и даже пекли бисквит.

В конце декабря 1942 года в маленькой польской колонии состоялся тайный праздник: Паулина Францевна с Ольгой Федоровной и другими русскими учительницами устроили польским детям настоящее Рождество – с елкой, подарками и угощением. Сколько бессонных ночей стоило им приготовить этот праздник! Но самое главное – в Рождественскую ночь к детям привезли с лесоразработок их мам. Чтобы не возбуждать чужого любопытства, женщины в тяжелых мужских валенках, ватных штанах и телогрейках добирались до Прокоп-Салды по глубокому снегу пешком.

Встреча была со слезами. Ревели все: и польские дети, и польские мамы, и русские учительницы, и Лелька с Шуркой. Но самое страшное в этой истории было то, что рано утром, еще затемно, женщины должны были покинуть своих детей – надо было спешить в лагерь к утренней поверке. Ни разу больше матери не видели своих детей, во всяком случае, в то время, пока поляки жили в Прокоп-Салде.

Вскоре после присланного из-за рубежа мешка муки дети получили новый подарок – несколько мешков с одеждой. Прислала его опять же какая-то благотворительная организация. Но то ли собирали вещи второпях, то ли не представляли, кем и в каких условиях это будет носиться – в посылках было полно разноцветных махровых купальных халатов и светло-зеленых трикотажных женских ночных чепчиков. Дареному коню, однако, в зубы не смотрят, и носили эти чепчики все, даже мальчишки.

Пан Казимир появлялся в поселке еще дважды – все почему-то думали, что он приезжает с целью последующей переправки польских детей за границу. Так это было или нет, но с начала весны 1943 года маленьких поляков начали по несколько человек куда-то увозить. К маю 1943 года в Прокоп-Салде осталось всего несколько детей, но потом и их увезли – сначала в Верхотурье, а потом и оттуда, куда – не ведомо.

Паулину Францевну отправили на лесоразработки, в поселке осталась только Зося: ей пообещали выдать советский паспорт, так как она собралась замуж за местного парня.

Ольгу Федоровну с Лелькой и Шуриком кто-то (Скорее всего “органы”) заставили в 1943 году уехать из Прокоп-Салды и больше о маленьких поляках они ничего не слышали. Ольге Федоровне было что-то известно о судьбе детей, но она никогда никому ничего не говорила, связанная, очевидно, какими-то обязательствами.

Лелька (Ольга Александровна Собянина), став взрослой, несколько раз порывалась начать розыски хоть каких-то следов маленьких поляков, но мать ей всегда запрещала это делать. Однако память тревожит ее, поэтому Ольга Александровна обращается ко всем, кто мог хоть что-нибудь слышать об этих детях и их дальнейшей жизни, о возможных судьбах их мам, о судьбе Паулины Францевны Подгурской, которая вместе с Ольгой Федоровной, мамой Лели, в военные годы опекала ее маленьких польских друзей, среди которых она с особым теплом вспоминает Тадеуша и Ядвигу.

Адрес Ольги Александровны Собяниной: 620017, Российская Федерация, г. Екатеринбург, ул. Электриков, д. 21 кв. 112. Дом. тел.: (3432) 398-672.

Со слов О.А. Собяниной записал В. ГОЛОВИН,

Национально-культурная автономия поляков Свердловской области “Полярос”.

На фото:

О.А. Собянина (Леля) перед войной

Стоят: учительницы Евгения Александровна (слева) и Надежда Северьяновна, сидит – Ольга Федоровна Собянина (мама Лели). Фото 1941 или 1942 года.

< powrót