3/2004 (27): Из таежной дали, из тяжелого детства...

Родился я 11 июня 1947 г. в деревне Ново-Александровка Кривошеинского района Томской области. Родина моя – в 180 км. Севернее г. Томска.

Существует такая легенда (народная) о происхождении названия этого города. Первоначально это был острог, куда царские чиновники ссылали непокорных и преступников из европейской России. На "делах" ссыльных жандармские писари каллиграфическим почерком, макая гусиное перо в чернила, в графе "куда" выводили: В Таежные Отдаленные Места Ссылки и Каторги.

Проходили годы. Количество ссыльных возрастало. И чтобы ускорить процедуру оформления документов на отправку по этапу заключенных, писарям приходилось сокращать слова до начальных букв. Так аббревиатура ТОМСК закрепилась за сибирским острогом, расположенным на таежном притоке реки Обь, как название растущего города – впоследствии центра бурении, а при советской власти – областного центра. (Аналогично название Омск расшифровывается как сокращение от "Отдаленные Места Ссылки и Каторги".

Столетиями по Сибирскому тракту, когда еще не существовало железной дороги, пешком и на конных упряжках конвоировались в назначенные места отбывания наказания тысячи преступников, среди которых история знает декабристов, революционеров и многих других. Одновременно по Сибирскому тракту двигались обозы с выходцами из густо населенных районов европейской России – переселенцами, которые в надежде на праздничное счастье в безграничных просторах Сибири покидали родные места. При коммунистах этапировали сотнями тысяч по железной дороге до Томска, далее рекой, баржами и пароходами на север, обживать тайгу.

Моего деда с семьей, осенью 1924 г. вместе с 300-ми ссыльными в трюме баржи доставили до Кривошеинского района, выгрузили всех на диком необжитом берегу Оби и конвоиры уплыли, пообещав весной вернуться с комендантом и прочей властью. Люди, как могли, под корнями деревьев рыли себе землянки, чем могли, запасали на долгую сибирскую зиму нехитрый таежный провиант. Ведь при этапировании у них забирали любой инструмент, могущий служить оружием (топоры и пр.). Весной пароход с комендантом и провизией прибыл, но встречали его не более 40 выживших:

Позднее отец жил в с. Никольск Кривошеинского района. Ребенком я был очевидцем ссыльного этапа: полный пароход так называемых тогда "тунеядцев" – результат "чистки" крупных российских городов и морских курортов от нежелательного контингента, – причалил и разгрузился в Кривошеино. Ссыльных поселили временно в одну из школ (было лето). Пьянство, дебоши и разврат, как результат взаимообщения, долго процветали в селе, пока сосланных не расселили по 2-5 человек по деревням и предприятиям.

Моя мать Ставская (Гришанова) Евдокия Петровна, дочь переселенца – из под Витебска (Белоруссия) Гришанова Петра, который с семьей, во время столыпинских реформ, дошел до деревни Ново-Александровка Томской губернии и получил во владение 50 гектаров земли в ее окрестности. Там он образовал имение – хутор, на останки которого водила меня мать ребенком. Она родилась там 14 марта 1919 г. и часто вспоминала свое детство в постоянных трудах и лишениях. Дед Петрок, как звали его родные и знакомые, хорошо играл на скрипке и цымбалах. Был званым гостем всех деревенских вечеринок и праздников. Бабка Петрочиха слыла сварливой, но доброй старухой.

Отец, Ставский Михаил Афанасьевич, – сын мелкого помещика из-под Белой Церкви (Украина), поляка, сосланного в Томскую губернию за помощь махновцам в гражданскую войну. Родился он 4 декабря 1905 г. До революции успел закончить 4 курса гимназии. В Красной армии начал службу полковым писарем, далее служил в войсках НКВД, воевал на фронтах Второй мировой в армии Рокоссовского. Первая семья у отца погибла от туберкулеза во время войны. Вторично он женился на моей матери в 1946 г.

С Сибирским трактом связаны некоторые воспоминания моего детства. Лет в 10-12 мы с приятелями иногда летом ходили на останки этого тракта, сохранившегося среди околков тайги, не тронутой советской колхозной индустриализацией, и удивлялись ее строгим размерам, почти не заросшему покрытию, сохранившимся откосам и кюветам, несмотря на долгое забвение. Выходит, деревня наша стояла на Сибирском тракте, соединяющем Томскую и Тобольскую губернии.

Соседние деревни заселялись по мере своего образования в разное время чаще выходцами из одних мест – земляками. Так деревня Болосток – поляками, деревня Украинка – украинцами и т.д. Ново-Александровка была старше их и являлась своего рода местным административным и духовным центром. Я учился в семилетней школе – бывшей церкви для прихожан окрестных деревень. В нашей школе также учились дети из трех соседних деревень. Еще у нас была приличная больница, занимавшая помещения усадьбы какого-то богатого купца царского времени. Эти здания, добротно построенные в конце 19-го столетия, простояли в постоянной эксплуатации до уничтожения деревни советскими реформаторами в 1975 г., в процессе укрупнения колхозно-совхозных хозяйств. Тогда я и лишился своей малой Родины.

Население Ново-Александровки состояло из многих национальностей: русские, белорусы, украинцы, даже несколько семей латышей, находившихся в ссылке под надзором с послевоенного времени, а также поляки – семьи Буевич, Волоткович, Русановские. Андрей Петрович Русановский был одно время директором нашей школы и моим любимым учителем. Артиш Валерий был и остается хорошим другом детства. Дядя Кеша Сваровский жил в Томске, я постоянно гостил у них, приезжая в город.

Осознание своей принадлежности к польской национальности пришло позже, в юности, а в детстве я взахлеб читал о путешественнике Н.М. Пржевальском, могилу которого на берегу Иссык-Куля посетил, работая в геологической экспедиции в 1972 г. Слушал, затаив дыхание, воспоминания фронтовиков о маршалах Рокоссовском, Малиновском, Тухачевском. Многое из их воспоминаний осталось в моей памяти с далеких детских лет, отрывочно, фрагментарно, – ведь в те годы многое нельзя было не только записывать, но и произносить.

Николай СТАВСКИЙ,
г. Минусинск

< powrót