1/2008 (42): Это счастье – напиться из родников разных культур

В 2007 году небольшая национальная республика на юге Сибири отметила 300-летие вхождения Хакасии в состав России. В этом же году передовая общественность столицы Хакасии тепло поздравила с 80-летием Клару Романовну Кызласову – в прошлом известного в республике врача, одного из основателей общества „Мемориал” в Хакасии, председателя польской секции этого общества.

Представительница знатного рода Гурницких – Кызласовых, Клара Романовна была еще и одним из организаторов в Республике Хакасия польской культурно-национальной общественной организации „Полония”. Сегодня почетный член КНОО „Полония” в РХ К. Р. КЫЗЛАСОВА – гость нашей редакции.

– Клара Романовна! Сибирь нередко называют котлом народов. Действительно, за долгие столетия в этом „котле” переплелось и переплавилось несметное число судеб людей самых разных национальностей. История вашего рода – один тому из примеров. Как вы, коренная жительница, вся жизнь которой практически прошла здесь, расцениваете значение этой даты – 300-летия Хакасии с Россией?


– Клара Романовна! Сибирь нередко называют котлом народов. Действительно, за долгие столетия в этом „котле” переплелось и переплавилось несметное число судеб людей самых разных национальностей. История вашего рода – один тому из примеров. Как вы, коренная жительница, вся жизнь которой практически прошла здесь, расцениваете значение этой даты – 300-летия Хакасии с Россией?

– Хакасия на то время, когда сюда пришли первые казаки, построившие Абаканский острог, конечно, была очень отсталой. Незадолго до того она перенесла опустошительное нашествие джунгар, которые большую часть хакасского населения угнали в Джунгарию (нынешние территории Тувы и Монголии). И осталось очень небольшое количество людей, которые спаслись в тайге, в горах... Это мы знаем из истории. Как и то, что цивилизация в эти места приходила очень медленно и не сразу.

Я еще по чему сужу? Вот, например, сейчас читаю дневники отца, Романа Афонасьевича Кызласова. Хакасия, 20-е годы прошлого века. Отец описывает бедственное положение хакасов – безграмотность, отсталость, нищета, болезни... Это просто крик души! Относительно выбиться их этого хакасы могли только работая у богатых баев, которые в основном занимались скотоводством и наймом бедных хакасов. Здравоохранение было уделом только шаманов. Образования тоже почти никакого не было. За редким исключением, когда меценаты, например, золотопромышленники, строили церкви и при них священники открывали церковно-приходские школы. А вообще в целом положение народа было очень бедственное. И без России, я считаю, Хакасия не смогла бы одолеть многовековую отсталость, не поднялась бы никогда до такого уровня, какого достигла хотя бы уже в 40-е, 50-е годы прошлого столетия, не говоря уже о современности.

 

– В этом, надо полагать, были несомненные заслуги советской власти, когда у руля государства стали большевики?

– Знаете, мы, „мемориальцы”, считаем, что репрессии большевиков начались с 1917-го года. В то же время, вы правы, они обратили внимание на образование, на здравоохранение, в том числе и в национальных окраинах. Поднимали национальную молодежь до уровня даже высшего образования. С другой стороны, все эти положительные перемены, видимо, пугали высшую элиту страны, – вот, мол, нации как поднимаются, отдельные нацпредставители занимают даже высокие руководящие посты. Читая дневник отца, я нахожу много фамилий активной хакасской молодежи, которые стремились к знаниям, к образованию, к развитию своего народа. Это Степан Дмитриевич Майнагашев, Михаил Григорьевич Торосов, Константин Худяков, Георгий Итыгин, – те, кто имели образование, хотя бы среднее. Отец пишет о двух самых близких своих друзьях, которые, что называется, делились друг с другом последней копейкой, – об Одежкине Николае и Торосове Михаиле. Кстати, Михаил Григорьевич закончил фельдшерскую школу, впоследствии был первым руководителем окружного здравотдела, а затем первым председателем Хакасского облисполкома. А потом их объявили „врагами народа”... Нет, не могу я понять, как можно было рубить дерево, которое с такими трудами вырастил, – и срубить его на корню! И наше многонациональное государство потом пало, а началом этого падения стали годы репрессий. Столько горя, столько страданий вынес народ! И в то же время мы кричали, как мы хорошо живем, спасибо Сталину за наше счастливое детство, и тому подобное...

– Ваш отец принадлежал к образованной, передовой части своего народа. Как ему удалось получить образование?

– Отец мой родился в конце 1896 года в улусе Кызлас на реке Малая Есь (нынче Аскизский район) в небогатой семье, в которой было четверо детей. И все они в одночасье остались сиротами: в 1901-м году в тех местах свирепствовали эпидемии брюшного и сыпного тифа, оспы натуральной, и мать с отцом умерли. А такой закон у хакасов есть – круглых детей-сирот забирает брат матери. Дядя, брат матери, увез их в улус Бейка, недалеко от улуса Чарков. Семья дяди тоже была небогатой, они были рабочими по найму. И отец мой тоже уже с 8 лет нанимался на работы. Время было очень тяжелое. Но, как он сам пишет, он очень стремился к учебе и понимал, что только русский язык и русская культура дадут ему возможность, как и всему хакасскому народу, выйти к свету. И чтобы научиться говорить по-русски, он с малых лет нанимался то в дворники к минусинским купцам, то в извозчики. Когда же он стал понимать русский язык, он занялся самообразованием, посещал школы ликбеза, научился писать и читать. Овладев чтением, очень сильно увлекся литературой. Вот он пишет: „...читал Короленко, Чехова, поэта Надсона”. Кстати, подражая Надсону и Лермонтову, он сам начал писать стихи на хакасском языке, а потом переводил их на русский.

Когда в 1919 году стали появляться активисты, овладевшие началами грамоты, их направляли на курсы учителей, чтобы потом они работали в ликбезе. Отец тоже прошел эти курсы в Минусинске. Потом в стране вышел ленинский труд „О кооперации”, и его отправили на курсы кооператоров в Красноярск. Учась там, он очень много занимался самообразованием и не пропускал ни одной лекции. А среди лекторов у них были очень образованные для того времени люди, – Козлов, ученик Прживальского, очень популярный среди слушателей ученый Шнайдер, из ссыльных. Видимо, их просветительские идеи так подействовали на отца,что он сам стал писать. В своих сочинениях он описывал жизнь хакасского улуса, например, как он провел лето в своем улусе. Таким образом он очень повысил свой авторитет среди хакасов.

После курсов отец работал счетоводом в кооперации и очень много личного времени отдавал просветительству. Организовал библиотеку, постановку спектаклей, в которых сам участвовал, сами с молодежью писали пьесы на бытовые темы, просмеивая различные пороки. Особенно отец не любил пьянство. В его дневнике есть запись, как однажды он ездил в свой улус и подсчитал, что на самогон – чтобы провести праздник Святого Николая – ушло 20 тысяч пудов пшеницы! Куда же это годится? В Поволжье люди голодают, а тут на пьянство столько хлеба уходит! И он стал ездить из улуса в улус и везде на хакасском языке объяснял вред пьянства. Пропагандировал гигиену и санитарию: сам демонстрировал, как надо мыть руки с мылом, как стирать рубаху, а то оденут и не стирают, пока она не истлеет. Хакасы очень уважали его, каждый раз он рассказывал им что-то новое, за что его прозвали „Человек-вестник”. Занимаясь всем этим, он в то же время очень переживал, что люди часто умирают, что в глубинке нет даже фельдшера, ну элементарной даже медпомощи нет, – все к шаману.

 

– Что, действительно такие аресты происходили по ночам?

– По ночам, да. В 12 ночи. Я тогда спала ближе к двери, первой услышала стук и встала, чтобы открыть. Пришедшие люди объявили отцу, что он арестован. К тому времени уже многие знаодин прокурор у нас был, Карагусов, тот вообще в кабинете застрелился, чтобы не попасть в руки НКВД. Отец уже знал об арестах, но надеялся на лучшее. Когда его уводили, он сказал нам: „Не переживайте, думаю, разберутся по правде, и я приду”. Ну так мы с тех пор и ждали его – так и не дождались... Спустя какое-то время нам передали письмо, которое было зашито в шве полушубка. Отец в нем так и говорит: Сталин не знает, что происходит, он должен понять, разобраться, и тогда нас отпустят. Вот такая была наивная вера, что все это творится без ведома Сталина.

– Но после его смерти прошла реабилитация.

– Да, прошла, но нам, родственникам жертв сталинских репрессий, давали ложные сведения. В 1958 году мы получили справку о том, что оснований для ареста нашего отца не было, что он безвинный и что умер от сердечной недостаточности. А в 1994 году стало известно, что причина его смерти – расстрел. Так что у меня два свидетельства: одно – умер, а другое – расстрел. Дай Бог, чтобы все это опять не повторилось! Необходимо, чтобы и дети, и внуки, и правнуки знали эту трагическую правду нашей жизни, нашей истории и сделали все, чтобы уберечь новые поколения от подобной судьбы.

– Клара Романовна, отец ваш был хакас, а женился он на дочери поляка Витольда Гурницкого. Как это произошло?

– Да, дед мой по матери Витольд Гурницкий – человек необычной судьбы. В 17 лет он добровольно с партией заключенных пришел из Варшавы в Восточную Сибирь к отцу, пану Доминику Гурницкому, отбывавшему здесь политссылку. (Спустя без малого три десятилетия он опишет этот путь в своей автобиографической повести „Шагом по жизни” – прим.ред.). В 20 лет Витольд женился на красивой хакасской девушке Дуне Тинниковой.

А дело в том, что отец мой очень активно сотрудничал с минусинской газетой „Власть труда”. И Витольд Гурницкий, тоже писательская натура, был постоянным корреспондентом „Власти труда” и подписывал свои корреспонденции псевдонимом „Точило” (так как он был каменотесом). А отец свои заметки подписывал своим хакасским прозвищем – „Сагай-хас”. Там они и познакомились, сдружились. Витольд Гурницкий очень уважал Романа Кызласова, ценил его ум, стремление учиться. Вместе они обсуждали многие вопросы, отец помогал деду описывать хакасские обычаи, нравы.

 

– Выходит, сватовство и союз этот состоялись на почве литературного труда?

– Так выходит. Дед еще писал и в „Красноярский рабочий”. И отец в ту же газету писал. Как-то выступая в газете „Хакасия”, я рассказывала, что и читать-то я научилась по этой газете, потому что читала заметки и отца, и деда.

– У вас была большая семья?

– Нас, детей, у мамы с отцом было трое: старший мой брат Леонид, я и наш младший брат Евгений, родившийся в 1937-м. Когда отца арестовали, ему вообще было только 10 месяцев. Вот сейчас в живых мы вдвоем с ним остались. Леонид Романович в прошлом году умер... Об отце я уже сказала, а мама моя тоже была образованной женщиной. Как и отец , она в 1930-1935 годах училась в Ленинграде. А в юности закончила Красноярскую гимназию. Учиться в ней тогда могли только дети дворян. И чтобы ее туда приняли, свое слово за нее сказал мой прадед Доминик Гурницкий. Он был дворянин, но об этом мы узнали много позже. По образованию он был юрист, и когда находился в наших краях на поселении, работал у золотопромышленника И. П. Кузнецова. Позже, собрав две больших семьи, организовал союз каменотесов. Делали точила (вот оттуда-то у сына его Витольда и возник псевдоним „Точило”), возили их в Минусинск, где меняли на хлеб, на продукты. А как НЭП закончился, и артель враз закрыли...

Кстати, о том, что прадед наш был из дворян, мы получили еще одно подтверждение уже в наши дни. Дело в том, что спустя тридцать лет после высылки Доминика Гурницкого, жена его приехала из Польши в Сибирь попроведать мужа и привезла с собой сына Владимира – младшего брата моего деда Витольда. И Владимир с семьей какое-то время жил в Минусинске, работал механиком в уездном здравотделе. У нас есть справка из Минусинского архива, где записано: Владимир Доминикович, поляк, 36 лет, механик, сословие – дворянин, имеет жену, и т. д. Это был 1921-й год. А в 1922-м пан Доминик и сын его Владимир вернулись на родину, в Польшу.

 

– Ваш дед-поляк и его дети в дальнейшем как-то поддерживали с уехавшими связь?

– Нет, да это было и невозможно из-за „железного занавеса”, и небезопасно. Опять же только многие годы спустя, с началом демократических перемен, мы узнали, что прадед по возвращении в Польшу привез туда рукопись об истории своего родного города Вышмежича и издал ее. И как написали нам польские друзья, благодаря этому дети в школах не одно десятилетие учили историю своего города по книжке Доминика Гурницкого. Видимо, и там он был уважаемым и авторитетным человеком.

А нам, правнукам, в те годы никогда и не говорили, что наш прадед – дворянин. Когда тетушки и дяди говорили о своем деде, называли его „пан”. А мы из книг уже знали, что был такой греческий бог – Пан, и думали, что это они о нем говорят. Вот и в одном из писем тетушка написала: боялись мы говорить вам, что прадед у вас такой, да еще и в Польше. И дедушка Витольд боялся, особенно когда начались в стране массовые репрессии, что его тоже могут в чем-либо обвинить. Ведь из мужчин семьи в те страшные годы остался-то только он. Зятья его были репрессированы, дочери одна за другой умерли. Мы, дети, остались с этим дедом-поляком. Только благодаря ему и бабушке мы и выжили в военные годы. Все, что могли, они продали, покупая продукты, чтобы нас содержать. По сути, и Леонида Романовича дед с бабушкой благословили на дальнейшую учебу (Л.Р. Кызласов – доктор исторических наук, профессор МГУ, лауреат Государственных премий РХ и РФ – прим. ред.), и меня, да и других детей. Дед умер в 1947-м году, бабушка – в 1950-м. Почти 50 лет они прожили вместе.

 

– Клара Романовна, с раннего детства вас окружали интеллигентные, духовно богатые люди, причем еще и носители разных национальных культур, и это не могло не отложить на вас свой отпечаток.

– Конечно, та культура польская, которую на родине дед впитал с детства и привез сюда, она сыграла значительную роль в формировании нашего сознания. И родители наши тоже много получили от деда. По сути, семья была глубоко культурная. С тех пор, как помню себя, на дедушкином столе всегда стояли портреты Пушкина с одной стороны, и с другой – Мицкевича. Он выписывал много книг, регулярно получал толстый журнал „Нива”. А какие замечательные книги классиков были в нашей библиотеке! Вообще книга у нас всегда была на первом месте. Дед постоянно занимался с нами, внуками. И мать наша как литератор приучала нас к чтению. Причем не просто прочитай, а еще и расскажи, что ты понял, что ты вынес из этой книги. Отец же очень любил краеведение и хотел, чтобы мы тоже им занимались, изучали историю своего родного края. Часто он возил нас в Минусинский музей, потому что сам там в юности пропадал. Еще отец знакомил нас с хакасскими сказаниями, приучал нас дома говорить по-хакасски, владел горловым пением. И вообще в семье у нас многие хорошо пели.

Литература, чтение, вокал, музыка сопровождали нас с детства. Дедушка Витольд умел играть на разных музыкальных инструментах, но лучше всего играл на скрипке, которую привез с собой еще из Польши.

Дома у нас часто собирались вечера. При моей еще пямяти к деду приезжали известные на то время литераторы,такие, как Михаил Коков, Константин Самрин, приезжали из Красноярска писатели Кожевников, Скуратов. Приходили мамины друзья по педучилищу. Начиналось все как литературный кружок, потом переходило в музыкальный вечер, – тут и танцы, и песни под дедушкин аккомпанемент. Словом, вот такая была атмосфера, такими были отношения в семье и ближайшем окружении. И мы, дети, впитывали все это в себя, как губки...

Сейчас, когда я смотрю на сохранившиеся фотографии своих родственников, я всегда любуюсь их лицами, – красивыми, одухотворенными, полными внутреннего достоинства. Детство, юность – особая, очень важная пора в жизни каждого человека. И это счастье, что именно такие люди сопровождали меня на начальном этапе моей жизни.

Подготовила Людмила Полежаева

Сын Витольда Доминиковича Гурницкого Георгий – военный переводчик. 1930 г.

На снимках:

1. пан Витольд – Теодор-Мариан Гурницкий, Витольд Доминикович Гурницкий, 1935 г.

2. Слева направо: Христина Витольдовна (мать семейства Кызласовых, дочь пана Витольда), Кызласова Клара Романовна (дочь Христины, 10 лет), Кызласов Евгений Романович (сын, 5 лет), Кызласов Леонид Романович (сын, 14 лет).

3. Гурницкий Витольд Доминикович в Москве с племянником, 1934 г.

4. Евдокия Николаевна Гурницкая (жена Витольда), 1910 г.

5. Семейство пана Гурницкого В.Д., 1935 г. Вверху слева направо: 1)Дочь Витольда Доминиковича – Анна, 2) Клавдия Семеновна Чаркова (народная артистка РСФСР) – племянница Кызласова Р.А., 3) Невестка Витольда Доминиковича – Гурницкая К.Г., 4) Дочь Витольда Доминиковича – Александра. Второй ряд – 1) Дочь Христина, 2) Витольд Доминикович, 3) Его жена Евдокия Николаевна Гурницкая, 4) Ребенок – внук Витольда Доминиковича, 5) сын Витольда Доминиковича – Георгий. Внизу внуки – 1) Леонид Романович Кызласов, 2) Галина Гурницкая, 3) Клара Романовна Кызласова.

Na zdięciach:

1. Witold Teodor Marian Górnicki, 1935 r.

2. Od lewej: Krystyna córka Witolda, Kyzlasowa Klara – córka Krystyny lat 10, Kyzłasow Jewgienij – syn lat 5, Kyzłasow Leonid – syn lat 14.

3. Witold Górnicki z bratankiem w Moskwie, 1934 r.

4. Jewdokija Górnicka (żona Witolda), 1910 r.

5. Rodzina Witolda Górnickiego, 1935 r. Góra, od lewej: 1) Córka Witolda – Anna; 2) Klawdija Czarkowa – ludowa artystka RSFSR, bratanica Kyzłasowa Romana; 3) Żona syna Witolda – K.G. Górnicka; 4) Córka Witolda – Aleksandra. Drugi rząd: 1) Córka Krystyna, 2) Witold Górnicki, 3) Żona Witolda – Jewdokija Górnicki, 4) Wnuk Witolda - ?, 5) syn Witolda Górnickiego – Grzegorz. Na dole wnuki: - 1) Leonid Kyzłasow, 2) Halina Górnicka, 3) Klara Kyzłasowa.


< powrót

Organizacje